На одной из главных улиц города он остановился у витрины и в боковом, узком, косо поставленном зеркале осмотрел себя: одет был чисто и прилично, совсем как они. Выбрал хорошую кофейню, вошел — как следует — и приказал лакею подать чашку кофе.
— Принесите мне также газету, — сказал он.
Кофе было превосходное. Перед ним поставили что-то серебряное с сахаром — полную сахарницу! Все было так чисто, так красиво. «А что, если б немного так пожить? Не отказаться ли от дела? Засесть за книги? С моими способностями я скоро стану знаменитым ученым, прославлюсь на весь мир — «наш великий Луиджи Луккени». Буду получать большое жалованье, им платят, верно, не меньше трех тысяч лир в год. Буду иметь две комнаты с кухней, а то и три! И женюсь на образованной красивой девушке».
Хотя деньги надо было беречь, он подозвал опять лакея и строго и вместе робко велел принести булочку с маслом. Потом спохватился: до сих пор выходило хорошо, — уже отлично позавтракал и зашел только выпить еще чашку кофе, — теперь оказался голоден! «Подумает, что я не сразу решился на булочку!» Лакей принес две булочки и два кружка масла, а также газету, и опять все было так хорошо, тарелочка без единой трещины, булочки горячие, хрустящие, масло превосходное. Он все с жадностью съел, не оставил ни крошки и опять пожалел: надо было бы кусочек оставить, а то выйдет: пришел голодный человек.
Затем он развернул газету — не «Аванти» и не «Аджитаторе», а «Журналь де Женев». Он их газет обычно не читал. На первой странице все было о деле Дрейфуса. О нем писали и в «Аванти», причем сообщалось, что капитан Дрейфус был миллионером. «Нашли кого защищать! Такой же угнетатель, как и его судьи, и все они...» Вспомнил о капитане де Арагона. Теперь уже смелее подозвал лакея, приказал подать перо, чернильницу, бумагу. Написал княгине очень учтиво, что никак не может вернуться на службу. Закончил словами: «Я чувствую себя отлично и пользуюсь случаем сообщить вам, что уезжаю в субботу из Женевы». Хотел было прибавить «в Париж», но не прибавил. Вспомнил, что суббота именно сегодня. «Ну что ж, подумают: в следующую субботу».
Уходить из кофейни ему не хотелось. Опять взялся за газету. И вдруг ахнул. На третьей странице было напечатано: «Ее Величество Австрийская Императрица прибыла в Женеву со своей свитой и остановилась в гостинице «Бо-Риваж».
Через полчаса он вернулся в свою комнату. По дороге почти беззвучно повторял: «Бо-Риваж...» «Бо-Риваж... Австрийская императрица...» Теперь откладывать дело не приходилось. Лучше нечего было и желать: не герцог, даже не король, а императрица!
Достал из кармана шило, высоко взмахнул и погрузил изо всей силы в воздух. «На ней будет что-нибудь такое, как это у них называется, мантилья, что ли. И корсет, — подумал он тревожно. — Нет, легко прорежу и корсет... Ударить сверху вниз, изо всей силы, прямо в сердце, зачем ей страдать? Еще лучше было бы, если б это был император... Убить женщину?.. А что в том, что она женщина? Такая же угнетательница... Сейчас и пойти?» — думал он, трясясь всем телом.
У входа в гостиницу «Бо-Риваж» полиции не было. «Это хорошо... Это очень хорошо. Верно, она выйдет погулять... Они гуляют, когда другие люди работают... Когда она выйдет, пойти ей навстречу: Луиджи Луккени сзади не убивает».
Стоять около Бо-Риважа было рискованно. Он долго бродил по соседним улицам, то возвращаясь к гостинице, то снова отходя. «Если пойдет направо, к озеру, то можно убежать по улице Альпов. А если налево?» Но думал также, что в случае бегства его имя останется неизвестным и все дело потеряет смысл: «А может быть, она сегодня же куда-нибудь уедет! Они ведь все разъезжают, и в первом классе, не то что мы... Но тогда перед гостиницей стояли бы кареты, для нее и для свиты, при ней ведь свита», — думал он, нарочно стараясь привести себя в ярость. «И тогда ее, конечно, будут провожать, подсаживать швейцар, лакеи, вот как я подсаживал княгиню де Арагона!» — тут с уже неделанной яростью вспомнил он. Гулял он долго, затем силы его оставили. Проходивший случайно по набережной жандарм Лакруа показал, что на скамейке долго сидел человек, чрезвычайно похожий на Луккени.
По-прежнему у «Бо-Риважа» никакого оживления не замечалось. «Нет полицейских!.. Может быть, есть другой выход? Или она уже уехала?» — с необычайным облегчением подумал было он. Но как раз в эту минуту из гостиницы стали выносить чемоданы — много хороших, дорогих чемоданов. Непонятным образом он догадался: ее вещи, никаких сомнений! Какой-то человек вышел, швейцар подозвал извозчика. Это отправлялся на вокзал доктор Кромар в сопровождении лакея с багажом. «Уезжает! Значит, теперь или никогда!.. Вещи, верно, отправляют вперед... Но если по железной дороге, то была бы ее карета. Пароходная пристань рядом, туда и она может пойти пешком», — соображая он, с трудом дыша. Он побежал к пристани. Пароход в направлении на Террите отходил в час сорок. Он ахнул — осталось всего десять минут! — и побежал назад. И вдруг еще издали увидел, что из дверей выходит она!
На следствии он показывал, что за несколько лет до того на улице в Будапеште видел императрицу. Но едва ли говорил правду. Мог узнать ее по портретам, да еще потому, что за ней в самом деле вышло несколько человек. Они низко ей поклонились. Она раскрыла зонтик и пошла к пристани в сопровождении другой дамы.
Он замедлил ход, тяжело вздохнул и остановился, в упор на нее глядя. Собственно, убить ее легко было тут же. В последний раз подумал, надо ли? «Надо!.. Решено!.. Но зонтик!» Это было неожиданное препятствие. «Нужно будет наклониться...» Еще подумал, что шило может застрять в кармане. Хотя по улице проходили люди, он быстро вынул шило из кармана и спрятал в рукав, рукояткой вниз. Руки у него страшно тряслись. «Ничего... Силы хватит... Теперь или никогда! Теперь или никогда!» — повторял он себе. В последний раз на нее взглянул, — она была шагах в десяти от него, — круто повернулся и пошел к пристани. Слышал позади ее голос. Хотя с ней была другая дама, знал, что говорит именно она. Расстояние между ними увеличилось. Он шел быстро, поддерживая в рукаве сложенными пальцами рукоятку шила.